Содержание
Марина Абрамович: «Художник должен быть эротичным»
«Художник должен быть эротичным»
Всемирно известную художницу сербского происхождения Марину Абрамович часто называют «бабушкой перформанса». На протяжении своей 50-летней карьеры Абрамович открыто рисковала жизнью, используя свое тело в качестве основного материала для творчества и поиска пределов человеческих возможностей: 736 часов неподвижно сидела на стуле, голодала, резала кожу бритвой. Чтобы лучше понять, откуда у этой женщины абсолютная смелость и бесстрашие, ставшие новым искусством, OnAir побывал в Киеве на публичной лекции Марины Абрамович «Тело художника / Публика как тело».
Текст: Настасья Костюкович
Кто такой великий художник? Тот, кто готов принести всего себя в жертву искусству. Когда меня спрашивают, почему мужчины чаще становятся великими художниками, я отвечаю: «Потому что женщины не готовы жертвовать всем, как это делают мужчины». Женщинам нужна любовь, нужны дети, им нужен дом и мужчина, о котором они будут заботиться.
Если у вас очень много обязанностей по дому, то — sorry! — у вас просто нет времени стать великими художником.
Чтобы ваши идеи и творения пережили вас, остались жить в веках, вы должны жертвовать каждой минутой своей жизни. Это цена бессмертия.
Мне нравятся слова Ченнино Ченнини, художника эпохи Ренессанса, который в своем «Трактате о живописи» писал, что если художник хочет создать шедевр — он должен готовиться. Три месяца не есть мясо. Два месяца не пить алкоголь. Месяц не заниматься сексом. А за три дня до начала работы поместить свою рабочую руку в гипс, сделать ее недвижимой. В нужный момент, когда художника осенит идея, он разбивает гипс на руке и… рисует идеальную линию.
Озарение приходит в тот момент, когда ты всем рискуешь. Когда ты готов потерять все ради поиска чего-то нового. Только когда ты выходишь за границы привычного и безопасного — тебе открывается новое.
Страдание — это ключ к пониманию.
Пережитые страдания способны вывести нас на новый уровень сознания. Смерть — это часть понимания того, что есть чудо и что есть суть.
Люди всегда знают всё сами, нам известен ответ на любой вопрос. Но мы все равно ходим к гадалкам на кофейной гуще — потому что нам нравится, когда правду нам говорит кто-то другой.
Мои родители были героями нашей страны. (Марина Абрамович родилась в Сербии, входившей в то время в состав Югославии. — Примеч. OnAir.) Мой отец был военным генералом, а мать выходила из очень религиозного православного рода. Такая смесь православия и коммунизма вдохновила меня на перформанс, в котором я хотела поговорить с публикой о знаках, данным нам с рождения, которые мы не можем просто взять и смыть с себя. Я вырезала себе бритвой на коже живота коммунистическую звезду, избила себя плетью и упала на ледяной крест на полу. В галерее, где проходил этот перформанс, меня предупредили: все последствия — на моей совести, потому что лежать на льду дольше 10 минут опасно для жизни.
Я выдержала 30 минут.
Одним из самых радикальных и опасных моих перформансов был «Ритм 0» в 1974 году. Разложив на столе 72 предмета (среди которых были ножницы, роза, духи, хлыст, пистолет с одной пулей, вино, оливковое масло), я предстала перед зрителями как пассивный объект и позволила им использовать свое тело как угодно. Инструкция была такая: я — объект, я стою перед вами 6 часов, и вы можете делать со мной, что хотите. Можете дать мне розу и шоколадку, а можете убить меня из пистолета. Поначалу публика со мной игралась, а потом становилась все агрессивнее: они раздевали меня, раздвигали мои ноги, обнажали грудь, тыркали в меня ножами, давали мне розу так, чтобы я больно укололась шипами. Все время я должна была терпеть и твердить себе: «Я — объект». Когда работники галереи объявили, что 6 часов истекли и перформанс окончен, зрители быстро разбежались, стараясь не смотреть мне в глаза. Я вернулась ночью в отель и, кроме крови на коже, увидела, что у меня появилась прядь седых волос.
Только тогда я поняла, что меня вполне могли и убить. Мне понадобилось 30 лет, чтобы понять: художник может дать людям орудие убийства, а может — инструмент для создания безусловной любви. Сегодня я хочу делать только то, что способно поднимать человеческий дух.
Мы с Улаем (Уве Лейсипен, художник перформанса, с которым Марину Абрамович связывали творческие и личные отношения. — Примеч. On Air.) в 1977 году поставили перформанс, в котором попробовали использовать свои тела как музыкальные инструменты. Мы давали друг другу звонкие пощечины. Быстро и так долго, как только могли терпеть боль. Перформанс может состояться благодаря любой части вашего тела: вы можете провести его, используя только голову, руки, желудок. Любая часть позволит вам создать месседж, высказывание.
Сексуальная энергия — мощнейшая энергия у человека. Она сосредоточена внизу живота. Именно из-за нее случаются драки, войны, убийства, катастрофы.
Но она же рождает доброту, привязанность, любовь.
Наши отношения с Улаем длились 12 лет. И, когда мы решили разойтись, каждый из нас пошел вдоль Великой Китайской стены с разных сторон: Улай — из пустыни Гоби, я — от Желтого моря. Мы прошли десятки тысяч километров навстречу друг к другу, просто чтобы сказать: «Прощай»… К финалу этого путешествия мне было 40 лет. Я чувствовала себя толстой, уродливой, нежеланной. Мне казалось, это конец всего.
В этом расставании для меня была важная задача — избавиться от своего женского эго. Обрести себя как свободную сущность. Но мне не удалось побороть свою женскую сущность. Я впала в депрессию и еле справилась с ней.
Сегодня я живу в Америке — стране быстрой культуры, постоянной конкуренции. Когда я захотела провести перформанс «В присутствии художника», в ходе которого сесть напротив меня и просто посмотреть мне в глаза мог любой желающий, Музее современного искусства (МоМА) в Нью-Йорке мне выделили очень неподходящую, как тогда казалось, для этого аудиторию-атриум: рядом было кафе, люди сновали туда-сюда, мне было очень трудно стать центром внимания.
Тогда я решила для себя: пространство — это торнадо, а я буду его глазом, зоной, насыщенной самой сильной энергией. И я это сделала. Люди приходили и стояли часами в очереди, чтобы просто сесть на стул напротив меня и просто посмотреть мне в глаза. При этом я была неподвижна и пассивна, а они смеялись и плакали. Почему это происходило, ведь я просто сидела? Я стала зеркалом для людей. Зеркалом, которому они могут доверить свои чувства и эмоции. Знаете, американцы — это нация таблеток. У них есть таблетки для любого состояния и от любого состояния. А тут люди вдруг живо по-настоящему открывались. Отклик был неимоверным! Этот опыт показал, насколько люди могут быть одиноки в обществе, которое устанавливает дистанцию и делает нас отчужденными и закрытыми.
Публика — это мое зеркало. А я — зеркало публики. Травмы есть у всех. Все переживали одиночество. Все боятся смерти. Все знают, что такое боль. Я отдаю людям часть себя и забираю их часть взамен.
Мне не нужен музей. Я лучше соберу стадион.
Марина Абрамович, художник. — Totem dance Theatre
«Я люблю моду, шоколад, плохие книги, дерьмовые фильмы и валяться в кровати. Это все настоящая жизнь»
В «Гараже» открылась персональная выставка Марины Абрамович «В присутствии художника» — самая большая выставка известной перформансистки за всю ее жизнь. Look At Me поговорил с Мариной Абрамович о страхах, доверии к зрителям, видеоиграх и Леди Гаге.
На выставке Марины Абрамович в «Гараже» показаны не только декорации, архивные видео и фотографии со старых перформансов Марины, которые она делает больше сорока лет: большая часть выставки отведена реперформансу — повторению известных перформансов художницы молодыми исполнителями.
Сейчас художница практикует длительный перформанс и преподает эту практику начинающим художникам. Четыре самые известные акции Абрамович будут по очереди показывать сорок пять специально подготовленных человек, которых сама художница выбрала среди самых обычных людей из России — об этом несколько дней назад писал Look At Me.
О зрителях и доверии
Понимаете, публика для меня очень важна. Великая американская танцовщица Марта Грэм как-то сказала: «Где бы ни танцевал танцор, это святое место». Для себя я переиначила эту фразу так: «Где бы публика ни находилась, это святое место». Для меня зритель — тот, для кого все и делается. Даже если я читаю лекцию и вижу, что кто-то уходит или не слушает меня, у меня начинается что-то типа желудочной боли. А если оказывается, что зритель просто ушел в туалет и затем вернется, мне сразу становится легче.
Моя власть в перформансе зависит от моей способности влиять на каждого в отдельности и отдаваться зрителям на сто процентов. Я всегда вспоминаю слова Брюса Наумана, который сказал: «Искусство — это вопрос жизни и смерти». Звучит немного мелодраматично, но для меня это правда. И это означает, что только тогда, когда ты делаешь что-то на сто процентов, этого будет достаточно. Все, что, ты делал меньше, чем на сто процентов, бесполезно — публика как собака: она чувствует страх и неуверенность и просто уходит.
Тогда все пропало. Только когда я уязвима на сто процентов и доступна для публики, я чувствую всю глубину, которая мне открывается.
Об опасности
Мои ранние перформансы были другими, и я действительно очень рисковала. Тогда я только начинала как художник. Мне было всего двадцать один год, два, три, когда я делала все ранние работы, которые были сопряжены с болью. Но я должна была знать, что такое боль, должна была побороть страх боли в себе. Я должна была понять, что публика может убить тебя, если ей дать такую возможность.
«Я должна была понять, что публика может убить тебя, если ей дать такую возможность»
Такова правда, но убить может не каждый. Я давала им возможность это сделать, используя в перформансах пистолет, нож, лезвия. Я была тогда довольно молодой и исследовала эти пугающие вещи. Позже я поняла, что можно воодушевить зрителей и сделать их лучше, чем они были до перформанса. Это то, что я делаю сейчас, но мне понадобилось очень много времени, чтобы этому научиться.
Мне пришлось пережить тяжелый период, чтобы понять, что я по-настоящему могу изменить дух не только свой, но и окружающих, что он может стать положительным, а не отрицательным. Но для этого мне понадобились десятилетия труда.
О выставке в МоМа и Леди Гаге
Сейчас неприсутствие — это тоже феномен, на прошлых перформансах такого не было. Прежде всего это заслуга и вина интернета. В противоположных частях света были интернет-кафе, в которых транслировался мой перформанс The Artist is Present. Была даже безумная видеоигра на тему моего перформанса.
«Леди Гага привнесла мейнстрим в мою работу: начали приходить юноши и девушки, которые до этого вообще не ходили в музеи»
Я присутствовала и рядом со всеми интернет-пользователями, а потом внезапно для себя стала частью мейнстрима: про выставку писали в The New York Times, почти во всех городских журналах. Когда я придумывала перформанс в МоМа, я хотела, чтобы выставка была большой, но не думала, что начнется такой ажиотаж.
Большую роль в этом сыграла и Леди Гага: я никогда не встречала ее в жизни, и вот она пришла на мой перформанс, а за ней пришли толпы тинейджеров, которые прочитали в каких-то подростковых журналах, что Леди Гага сходила на мою выставку и ей понравилось. И так Леди Гага привнесла мейнстрим в мою работу. И это отлично, потому что ко мне начали приходить юноши и девушки, которые до этого вообще никогда не ходили в музеи. Я чувствовала их энергетику, они приходили не раз и не два, а продолжали приходить день за днем и стояли в этой очереди. Стать частью мейнстрима для меня — это цель искусства в целом. Для того, чтобы вдохновить людей и достучаться до них, все средства хороши.
И вот ты чувствуешь себя слепым человеком, который вдруг прозрел. Ты стал чувствовать запах тех вещей, которых ты раньше не чувствовал. Все осветилось и стало другим. Ты чувствуешь энергию человека, который сидит напротив тебя, его душу. Окна как будто бы открыты, и вы видите правду, но каждый по-своему. В нашей жизни у нас ни на что нет времени.
Все быстро, все носятся с айфонами и блэкберри. Мы умеем столько всего, но что мы совершенно точно не умеем — это сесть спокойно и найти контакт с самим собой. Мое предложение для современности: если жизнь быстра, искусство должно быть медленнее и медленнее, чтобы публика видела, что есть другая жизнь.
О самом длинном перформансе в жизни
Искусство перформанса очень нематериально. Оно как музыка — оно об энергии и не оставляет после себя никаких физических следов. Когда я делала «В присутствии художника», это были самые минималистичные вещи в моей жизни. Вначале было только два стула и стол между ними, потом и стол убрали. Люди плакали, они стояли там часами в очередях, приходили снова и снова, ночевали в музее. Это не просто фокус-покус какой-нибудь, я не сижу и не изображаю из себя шамана. Когда это длится три месяца, то это становится твоей жизнью, единственной реальностью, которую ты знаешь.
«Если жизнь быстра, искусство должно быть медленнее и медленнее»
И вот ты чувствуешь себя слепым человеком, который вдруг прозрел.
Ты стал чувствовать запах тех вещей, которых ты раньше не чувствовал. Все осветилось и стало другим. Ты чувствуешь энергию человека, который сидит напротив тебя, его душу. Окна как будто бы открыты, и вы видите правду, но каждый по-своему. В нашей жизни у нас ни на что нет времени. Все быстро, все носятся с айфонами и блэкберри. Мы умеем столько всего, но что мы совершенно точно не умеем — это сесть спокойно и найти контакт с самим собой. Мое предложение для современности: если жизнь быстра, искусство должно быть медленнее и медленнее, чтобы публика видела, что есть другая жизнь.
О страхах и преодолении себя
Мы имеем дело с простыми вещами, с которыми имеет дело любой художник. Мы всегда говорим о страхе боли, страхе страданий и страхе смерти — о трех важных вещах для моей работы, которые я знаю, как показать в своих перформансах. И создаю ситуации, в которых публика может посмотреть на меня, как на зеркало. И если я могу пройти сквозь эти трудности, то и они смогут.
Я являюсь для них своего рода примером. Я не делаю этого в обычной жизни, потому что мне нужна энергия перформанса, энергия публики, чтобы расширить свои границы.
«Каждый раз, когда я сажусь в самолет и за иллюминатором буря, а самолет трясется, я готова писать завещание»
Я бы соврала, если бы сказала, что у меня нет страхов, когда я делаю эти вещи. Это не правда. Я могла бы сказать, что у меня нет страха смерти, но каждый раз, когда я сажусь в самолет и за иллюминатором буря, а самолет трясется, я готова писать завещание.
В этом правда: одно дело — идеальная чистота разума на перформансе и другое дело — настоящая жизнь, они всегда отличаются. Потому что в перформансе у меня невероятное состояние разума из-за энергетики публики. В обычной жизни — обычные чувства и одиночество. В перформансе ты учишься, как справляться со страхами, но учиться этому очень долго, и нельзя научиться на всю оставшуюся жизнь.
В моей жизни важно показать публике мои внутренние противоречия, потому что они могут соотнести свою жизнь с моей.
У каждого есть противоречия. Сейчас я как монах в одной и той же униформе — хожу в ней уже десять дней, но когда интервью закончится, закончится и весь эксперимент — я пойду в отель и как обычный человек приму душ и переоденусь.
О слабостях
И при всем при этом я люблю моду, люблю шоколад, люблю плохие книги, дерьмовые фильмы и валяться в кровати. Это все настоящая жизнь. И с публикой важно делиться не только самым важным, но и этой херней. Так зрители свяжут себя со мной: ты не просто суперзвезда, у которой все идеально, это вранье. Важно показывать вещи, которых ты стыдишься.
«Ты не просто суперзвезда, у которой все идеально. Важно показывать вещи, которых ты стыдишься»
Я как любой нормальный человек, устав, смотрю по телику все, что бы там ни шло — даже самые тупые вещи. Мне приносят шоколад в номер, и я радуюсь, когда мне не надо делать никаких упражнений, если это не обязательно. Я женщина и люблю красивую одежду, люблю сплетничать — в общем, люблю всю эту дребедень и ярмарку тщеславия.
Больше всего мне сейчас, правда, хочется в душ.
Анекдот о перформансе
Напоследок, чтобы не казаться такой пафосной и серьезной, расскажу вам анекдот:
— Знаете, сколько нужно художников-перформансистов, чтобы вкрутить лампочку?
— Я не знаю, я был там только шесть часов.
Марина Абрамович | Биография, факты, художник присутствует и искусство
Марина Абрамович
Смотреть все СМИ
- Дата рождения:
- 30 ноября 1946 г. (76 лет)
Белград
Сербия
Посмотреть весь связанный контент →
Марина Абрамович , (род. 30 ноября 1946 г., Белград, Югославия [сейчас в Сербии]), артистка перформанса югославского происхождения, известная своими работами, которые драматически проверяли выносливость и ограничения ее собственного тела и разума. .
Абрамович вырос в Югославии, его родители были партизанами во время Второй мировой войны, а позже работали в коммунистическом правительстве Иосипа Броза Тито.
В 1965 году она поступила в Академию изящных искусств в Белграде, чтобы изучать живопись. В конце концов, однако, она заинтересовалась возможностями перформанса, особенно возможностью использовать свое тело как место художественного и духовного исследования. После окончания аспирантуры в Академии изящных искусств в Загребе, Хорватия, в 19В 72 года Абрамович задумала серию интуитивных перформансов, в которых ее тело использовалось как объект и как средство. Например, в Rhythm 10 (1973) она методично протыкала ножом промежутки между пальцами, временами до крови. В Rhythm 0 (1974) она неподвижно стояла в комнате в течение шести часов вместе с 72 предметами, от розы до заряженного пистолета, которые зрителям было предложено использовать на ней по своему желанию. Эти произведения вызвали споры не только из-за их опасной опасности, но и из-за случайной наготы Абрамович, которая впоследствии стала постоянным элементом ее работ.
В 1975 году Абрамович переехала в Амстердам, а через год начала сотрудничать с Франком Уве Лайзипеном (псевдоним Улай), немецким художником-единомышленником.
Большая часть их совместной работы была связана с гендерной идентичностью, наиболее известной из которых была Imponderabilia (1977), в которой они стояли обнаженными лицом друг к другу в узком входе в музей, заставляя посетителей протискиваться между ними и при этом выбирать, кто из них два лицом к лицу. Пара также много путешествовала, и их Nightsea Crossing (1981–87), длительный акт взаимной медитации и концентрации, проводился более чем в дюжине мест по всему миру. Когда они решили разорвать отношения в 1988 году, они символически отметили распад произведением, в котором они прошли с обоих концов Великой Китайской стены и встретились посередине, чтобы попрощаться.
Популярность Абрамович поднялась в 1997 году, когда она получила «Золотого льва» за лучшую художницу на Венецианской биеннале. Ее экспонат, задумчивый Balkan Baroque использовала как видео, так и живое выступление, чтобы выяснить ее культурную и семейную принадлежность. Она также привлекла внимание публики своим Дом с видом на океан (2002), галерейной инсталляцией, в которой она аскетически жила в течение 12 дней в трех открытых кубах, установленных на стене.
К 2005 году она начала размышлять о наследии перформанса, жанра, в котором отдельные произведения обычно не имели жизни за пределами своей первоначальной постановки, если не считать их случайного сохранения на пленке. В том же году, пытаясь противодействовать этой традиции, Абрамович представил Seven Easy Pieces , серия реконструкций или «реперформансов» основополагающих произведений — двух собственных и пяти других художников, включая Брюса Наумана и Йозефа Бойса, — в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке.
В 2010 году Музей современного искусства (MoMA) в Нью-Йорке провел обширную ретроспективу работ Абрамович, Художник присутствует . Для выставки Абрамович представила одноименный перформанс, в котором она тихо сидела, а посетители музея по очереди сидели напротив и смотрели на нее, а она смотрела в ответ. Возможность поучаствовать в работе способствовала привлечению длинных очередей посетителей. В ретроспективе также участвовала труппа исполнителей, воспроизводящих более ранние работы Абрамовича.
Хотя повторы часто подвергались критике за искоренение энергии и непредсказуемости оригинальных презентаций, они и новый спектакль принесли Абрамовичу дальнейшее признание — как и документальный фильм HBO 2012 года 9.0019 Художник присутствует . Хроника ретроспективы, в которой также задокументировано испытание Абрамович на физическую выносливость, когда она сидела неподвижно по семь часов каждый день в течение трехмесячного показа выставки.
После ретроспективы MoMA Абрамович стал чем-то вроде знаменитости, сотрудничая с такими поп-иконами, как Джей Зи, Леди Гага и Джеймс Франко. Она продолжала изучать наследие исполнительского искусства, обучая своим принципам на семинарах в художественных галереях, а затем в своих организациях, в первую очередь в Институте Марины Абрамович в штате Нью-Йорк. В 2016 году Абрамович опубликовал мемуары Проход сквозь стены .
Оформите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту.
Подпишитесь сейчас
John M.
CunninghamThe Editors Encyclopaedia Britannica
Марина Абрамович Интервью о запуске первого NFT – ARTnews.com
Всемирно известная исполнительница Марина Абрамович запускает свой первый NFT на этой неделе, The Hero (2001), одно из ее самых личных произведений.
В оригинальном произведении Абрамович восседал верхом на белом коне с белым флагом, грациозно развевающимся на ветру, на фоне обширного ландшафта деревьев и неба в Испании. Произведение, выпущенное в виде фильма, было посвящено ее недавно умершему отцу, который был югославским героем во время Второй мировой войны.
Абрамович, родившийся в Белграде, Сербия, в 1946 году, сейчас пересматривает эту работу в сотрудничестве с Культурным институтом радикального современного искусства (CIRCA) в Лондоне. Фильм будет показан с 13 июня по 13 августа на нескольких экранах, от Пикадилли Лайтс в Лондоне и Таймс-сквер в Нью-Йорке до площади COEX K-Pop в Сеуле, Южная Корея.
Художница также написала Манифест героев , переосмысление ее Манифест жизни художника от 2011 года.
Новый манифест был описан как ответ на острую потребность в героизме, а не в артистизме в современном мире.
NFT Абрамовича Герой (2001) будет запущен на Tezos, блокчейне с доказательством доли, который считается более экологичным и менее энергоемким, чем другие. Планируется, что она объявит подробности своего первого NFT во время разговора с художественным руководителем CIRCA Джозефом О’Коннором в Art Basel 18 июня.
Чтобы узнать больше о недавних исследованиях Абрамовича формы и формы героизма в наше время, особенно с помощью NFT, ARTnews поговорил с художником по электронной почте:
ARTnews : На этой неделе вы объявите подробности о вашем первом NFT, The Hero (2001), во время панельной дискуссии в Art Basel в Базеле. Почему вы решили исследовать эту вызывающую разногласия, но популярную зарождающуюся технологию? Кроме того, как NFT относятся к этому конкретному произведению перформанса?
Марина Абрамович : Мы никогда не собирались создавать NFT — это стало неожиданностью.
«Герой » изначально был снят в формате PAL (квадратном формате), поэтому мы проделали большую работу по постобработке, чтобы заполнить экран площади Пикадилли этим прекрасным пейзажем. На редактирование каждого кадра уходили месяцы, потому что я хотел, чтобы изображение окутало зрителя. Я считаю, что идеи должны приходить неожиданно — кадр за кадром из неподвижности возникало что-то новое.
Мы обнаружили, как движение флага на ветру обретало новую красоту и значимость с каждым кадром. Не было двух одинаковых кадров. Ветер, флаг — они танцевали вместе, двигаясь, как дышащий организм. Из одной работы мы теперь рождаем тысячи уникальных NFT. Это очень современно. Это очень эпоха Водолея.
Кадр из The Hero (2001) Марины Абрамович, который превращается в NFT на блокчейне Tezos.
Предоставлено CIRCA
Ранее в этом году, в интервью Guardian , когда вас спросили о НФТ, вы ответили, что, хотя вы любите все новое в этом носителе, вы не видите ни хороших идей, ни отличного контента.
В то время вы сказали, что видите, как все говорят только о деньгах, которые они могут заработать на NFT, и что вы никогда не создавали искусство ради денег. Что изменило ваше мнение с тех пор?
Я снимал Герой в 2001 году, когда ни у кого не было смартфонов и социальных сетей. Двадцать лет спустя мы живем в этом новом мире, и я ловлю себя на том, что экспериментирую с тем, как я могу выразить эту старую работу в новой среде. Я спросил себя, как я мог общаться с этим молодым поколением, которое, возможно, даже не было в живых, когда Герой был впервые создан. Вы должны думать о будущем, когда занимаетесь искусством. Искусство должно смотреть вперед.
Я читал о Web3 и о том, что новое поколение делает в этом пространстве. Это, несомненно, будущее. Я едва могу написать электронное письмо, а они собирают миллионы, чтобы помочь людям и спасти тропический лес. Они герои. Они являются первопроходцами в том же смысле, в каком я раздвигал границы в 70-х своим искусством перформанса.
Все называли меня сумасшедшим. В то время мало кто верил в то, что я делал.
Также для меня важно, чтобы эти НФТ были доступными и экологически чистыми. Идея, которую я разработал с CIRCA, — это перформанс, размещенный на блокчейне Tezos. Как и во всех моих предыдущих выступлениях, здесь присутствует элемент риска, и этот риск сосредоточен вокруг публики. Экспериментировать означает идти на территорию, где вы никогда не были, где очень возможна неудача. Как вы можете знать, что вы добьетесь успеха? Иметь смелость смотреть в лицо неизвестному очень важно. Художник никогда не должен переставать рисковать, даже когда ему 75 лет.
Вы исследовали понятие героев в Герой (2001). Почему вы решили вернуться к этой идее и сосредоточиться на ней именно сейчас?
Я верю, что каждая работа, которую я создаю, имеет много жизней. Герой (2001) изначально был посвящен моему отцу, герою Второй мировой войны в Югославии, поэтому, когда Йозеф пригласил меня участвовать в CIRCA 2022, я сразу подумал об этой работе.
Прямо сейчас нам нужны хардкорные образы и образ Герой (2001) на коне — очень сильный образ. (Потому что) прямо сейчас мы действительно сталкиваемся с третьей мировой ядерной войной. Я имею в виду, мы. Я не думаю, что кто-то, кроме тех, кто приехал из моей части света, знает, как работает Путин. Его нельзя считать слабым. Его эго подобно Гималаям. У него есть оружие, которого нет у Америки, и если его поставят в угол, он воспользуется им, потому что ему насрать.
Там, где мы сейчас находимся, действительно огромная опасность. Итак, настал момент, когда мы вновь возвращаемся к этой белой лошади, этому белому флагу. Перед нами прекрасная земля, и именно герой может нас спасти. Только герой может спасти нас! Тот, кто жертвует всем.
Иллюстрация к показу фильма Марины Абрамович « Герой » (2001) на Таймс-сквер в Нью-Йорке.
Как NFT, так и трехмесячный просмотр Герой в городах по всему миру представляют собой очень вызывающие воспоминания образы, в которых вы сидите верхом на белом коне в непоколебимой манере, держите флаг и смотрите вдаль с возвышенным взглядом.
. Почему вы решили транслировать этот образ миру?
Самое главное понять, что это изображение женщины на лошади. Не человек на лошади. Это изображение будет появляться каждый день по всему миру в течение трех месяцев. Это само по себе радикально. И знаете, Его Святейшество Далай-лама однажды сказал, что собирается перевоплотиться не в мужчину, а в женщину. Окончательно! Из-за этого другого типа энергии.
Я действительно считаю, что художники — слуги общества, которые обязаны передавать определенные сообщения. Во время Второй мировой войны сколько художников показывали ужасы? Отражения реальности? На протяжении всех четырех лет войны, с 1940 по 1944 год, Матисс писал только цветы. Для меня это удивительно. Идея, что на самом деле он говорил о красоте.
Для CIRCA 2022 мы представляем это изображение лошади, волосы которой развеваются на ветру. Флаг на ветру. Вот такой тихий пейзаж. Герой «смотрит вперед», а я читаю новый манифест, который написал здесь, в Индии.
В этой работе есть что-то настолько позитивное, что я хотел сегодня поделиться с миром. Это образ, который лучше, чем показ любого ужаса.
Каково было исполнять такой героический идеал в Герой в начале века? Что, как вы надеетесь, зрители по всему миру вынесут из вашего выступления?
Мир был совсем другим в 2001 году, когда я впервые снялся в фильме «Герой » режиссера Химены Бласкес Абаскаль. Мы ездили в Испанию в Фонд современного искусства Монтенмедио, также известный как Фонд NMAC. Всего за несколько недель до 11 сентября все изменилось. Оглядываясь назад, я задаюсь вопросом, возможно, эта работа запечатлела момент затишья перед бурей.
В неподвижности заключена невероятная сила, и я надеюсь, что эта длительная презентация вдохновит людей во всем мире остановиться и переосмыслить героизм. Думать о том, как они сами могут действовать, даже когда это может показаться безнадежным. Это основная идея.
Сейчас нам нужны герои. Меньше художников, но больше героев.
Говоря о будущем, какое влияние вы надеетесь получить от своего первого выпуска NFT?
Вместо того, чтобы жертвовать часть денег на благотворительность, я выдам гранты группе людей, которые работают в этом новом пространстве и в которых я верю. Если нам удастся построить это новое сообщество, я буду рад посмотреть, какие возможности могут появиться позже.
Думаю, следующим шагом будет заглянуть еще глубже. Речь идет о поиске решений для продолжающейся катастрофы, и кто может найти решение? Герои. Те, кто жертвует всем. Те, кто несут новый свет, чтобы осветить этот мир. Если бы я начинал сегодня, я бы делал именно это. То, чего добилась Надя Толоконникова в марте — она собрала 6,7 миллиона долларов для помощи Украине — это невероятно.
Я хочу узнать, какие еще идеи есть у людей в этом пространстве Web3, чтобы помочь спасти планету. Гранты, которые мы будем присуждать от проекта The Hero NFT, — это мой небольшой вклад в это будущее.
Leave a Reply